Сегодня исполнилось 166 лет со дня рождения Сергея Юльевича Витте. Кроме известных всем со школьных времен реформ, он активно занимался развитием биржевой торговли в России. Можно сказать, что благодаря ему в России появилась цивилизованная фондовая биржа. Впрочем, закончилось все, как и принято на биржах, спекулятивным разгулом. Подробнее об этом – в статье «Раздел русской биржи» опубликованной порталом «Центр Витте». В 1900 году министр финансов Российской империи С.Ю. Витте добился утверждения правительством и Государем своего проекта выделения из Петербургской биржи Фондового отдела. Создание отдела шло постепенно, в течении двух лет и к сентябрю 1902 года Фондовый отдел заработал, опираясь на ряд новопринятых норм и уложений. Эта реформа может показаться одной из самых мелких, незначительных в ряду фундаментальных общественно-политических и хозяйственных переменений конца XIX – начала XX века, но в ней как в капле воды отразились важнейшие черты экономической политики выдающихся русских финансистов-реформаторов таких как Бунге, Вышнеградский и Витте. Спекуляция как временное благо Биржевая торговля в России формально считает своим рождением 1703 год, но в сущности, она реально заработала лишь через сотню лет. Да и то, в начале XIX века развивалась лишь товарная биржевая торговля – недаром основной и почти что единственной площадкой можно считать лишь Петербургскую биржу, что было следствием наличия в столице главного внешнеторгового порта. Нет, разумеется, и Одесская, и Варшавская, и Рижская биржи тоже постепенно расширяли торговлю, но их обороты были несопоставимы с объемами сделок на главной бирже империи – едва они как следует освоили товарную часть, столица уже вовсю торговала ценными бумагами. Во всяком случае, если до конца 1860-х большинство сделок на русских биржах приходилось на товарную составляющую, то в Петербурге уже в конце 1830-х стали появляться бумаги акционерных обществ. Векселя, облигации госзаймов и другие ценные бумаги по преимуществу торговались как раз на Петербургской бирже. Это и неудивительно: ведь выпуск каждой бумаги требовал правительственного разрешения, а где это было удобнее делать, как не в столице? Не случайно Петебургская биржа стала и главной спекулятивной площадкой страны, и первой биржей, на которой фондовый отдел был выделен в особую категорию торговли. Первые реальные шаги биржевой торговли наталкивались на множество архаичных запретов, которые, как это ни парадоксально, смогла преодолеть только мода на спекуляцию. Скажем, государственные бумаги первое время выпускались правительством исключительно в именных билетах, позже появились бумаги на предъявителя, но по сути, они все оставались лишь неким аналогом векселей. Так, например, государственный заем от 1820 года был лишен даже купонов. Гораздо позднее, только с 1906 года, владелец предъявительских облигаций государственных займов мог заменить их на именные облигации или так называемые удостоверения именной записи. Купоны, дававшие право на получение дивидендов, и которые стали обращаться с конца 1840-х, были, разумеется, предъявительскими. До 1895 года министерства финансов не принимало никаких заявлений об утрате купонов, считая, что купон дает право на получение денег тому, в чьих руках он находится. Только после 1895-го владелец утраченной бумаги на предъявителя мог попытаться доказать время приобретения бумаги, время ее утраты и обстоятельства, при которых совершена утрата. Тогда министерство уже могло принять решение и выдать капитал и проценты по нему. Огромное влияние на изменение ситуации, когда бумага была, по сути, привязана к владельцу, была, фактически, именным векселем, иной раз просто хранилась в семье и вообще не участвовала в торговле и воспринималась в отрыве от ее котировок, оказала биржевая лихорадка середины-конца 1860-х годов. Основанием для нее послужило активное железнодорожное строительство, начатое в стране и сопутствующая ему раздача концессий. Потенциальных акционеров железнодорожных компаний привлекали в первую очередь большие дивиденды, обещанные организаторами, а едва на акции начал расти спрос, они стали дорожать. Как писали тогда газеты, общество заболело акционерной горячкой, а дух спекуляции охватил всю Россию. Эта волна подхватила и все остальные ценные бумаги, в том числе и правительственные; на бирже появились даже дамы-спекулянтки, даже блестящие гвардейские офицеры не смогли остаться в стороне и тратили свои сбережения и время на скупку и перепродажу акций. В знаменитом «Демутовом трактире», гостинице, в которой регулярно останавливались Пушкин, Грибоедов, Мицкевич, Жуковский и другие великие литераторы, образовался «теневой штаб» Петербургской биржи, в который входили самые серьезные и авторитетные игроки. В 1869 году «демутовцы» два раза подряд устраивали грандиозную игру на понижение, чтобы потом вздуть цены и снять сливки, и заигрались наконец, сами уверовав в спровоцированную ими игру. Осенью 1869 года биржа обвалилась, цены попадали в разы, торговля замерла. Но этого урока было мало: буквально через полтора года, в результате франко-прусской войны и победы Берлина, после оживления германской торговли и экономики, на биржу хлынули новые бумаги. Новым фаворитом петербургских спекулянтов стали банковские акции. Новая истерия продолжалась почти до конца 1870-х и закончилась очередным крахом, последствия которого – в частности, возмещение убытков владельцам бумаг ряда кредитных и банковских контор – были преодолены лишь в середине 1880-х. Именно тогда, в конце 1870-х министерство финансов впервые задумалось – как поставить барьер на пути превращения здорового оживления биржевых торгов в безудержный спекулятивный ажиотаж, как различить срочные сделки (с целью перепродажи, т.е. спекуляции) от обычного приобретения акций (с целью владения), как различить честных маклеров (посредников в биржевой торговле) от игроков, которые преследуют собственные интересы. Более 20 лет разнообразные комиссии и совещания разрабатывали различные проекты, не увенчавшиеся, по сути, ничем. Решение было найдено только в 1893 году, когда министрество финансов возглавил Сергей Юльевич Витте, который был принципиальным сторонником государственного контроля за любыми рыночными свободами. В ноябре 1894 года министр финансов граф Витте обратился к государю Николаю II с докладом, в котором обратил внимание на необходимость скорейшего пересмотра биржевого и акционерного законодательства. Как отмечал министр, многие коммерческие сделки, в том числе и весьма важные для промышленного развития, заключаются теперь на биржах. А вся сумма биржевых и акционерных уложений, уставов и прочих актов по времени их изготовления еще относится к самому юношескому периоду в истории русской биржи; многие из них и вовсе писаны для одной только лишь Одесской или, например, Московской биржи. Отчего они не могут во всей полноте и ясности регулировать все разнообразие новейших торгов. Так что министерство финансов хотело разработать и получить общий нормативный устав для всех отечественных бирж. Существовали и другие условия, которые нуждались в пересмотре. Так например, акции по российскому законодательству были именными бумагами. Однако в уставах отдельных акционерных компаний делались исключения в пользу бумаг на предъявителя, которые в начале ХХ века стали самыми распространенными. А так как устав каждого акционерного общества в России был законодательным актом, то его положения имели приоритет перед положениями общего законодательства. Николай одобрил инициативу Витте и примерно через год началась работа комиссии по составлению проекта закона о биржах и акционерных компаниях. Оказалось, что это не просто бумажная юридическая работа, а сложнейшая административная интрига, в которой приняли участие множество и чиновников, и банкиров, и промышленников высоких рангов. Так что работа затянулась. Противники Витте одновременно и не хотели позволить ему «зарегулировать» биржевую торговлю и не хотели принять законодательные допущения «спекуляции». Как отмечал С.Ю. Витте в 1895 году, нельзя огульно осуждать спекуляцию, которая может играть и положительную роль в экономической деятельности. По мнению министра финансов, если спекуляция «совпадает с условиями нормального хода торгово-промышленной деятельности», то ее следует считать нормальным явлением, совершенно необходимым для экономического развития. Ведь она способствует приливу капиталов в те предприятия, для которых они, собственно, и собираются с помощью выпуска ценных бумаг на фондовой бирже. Такая спекуляция, говорил Витте, должна считаться одним из важнейших позитивных факторов торгово-промышленного оборота. Другое дело, что откровенная биржевая игра, переходящая в «самый разнузданный ажиотаж», должна быть если и не изничтожена совершенно, то, хотя бы, максимально ограничена административным контролем и мерами. Для этого, как полагал министр финансов, правительству необходимо иметь возможность контролировать персональный состав наиболее крупных биржевых игроков. Это он и начал проводить в жизнь. Кризис как толчок Финансовые события второй половины 1890-х годов – и фантастический спекулятивный бум на бирже в 1894-1895 годах, завершившийся обвалом, и реформа рубля, проведенная Витте в 1895-97, и застой на бирже после обвала в начале 1899-го – привели к тому, что работа по изменению и совершенствованию биржевого законодательства была решительно форсирована. Больше того, министерству финансов пришлось осенью 1899 года, в нарушение устава Государственного банка разрешить ему брать в залог или выкупать бумаги важных промышленных предприятий, которые становятся жертвой понижательной игры или любых других биржевых спекуляций. Одновременно Витте организовал специальный синдикат из 15 крупных банков с капиталом 5,5 млн рублей. В задачу этого синдиката входила страховка «голубых фишек» от резкого падения цены. Этот синдикат, прозванный «биржевым Красным крестом», просуществовал, периодически приостанавливая свою работу, до 1917 года. Но и «Красный крест» не смог предотвратить превращение биржевого краха 1899 года в промышленный спад 1900-1903. Понимая, что довести до запланированного результата законодательную работу комиссия просто не успеет – прежде, чем неприятные последствия биржевых колебаний затронут реальные торгово-промышленные предприятия – Витте был вынужден избрать паллиативную меру и просто выделить из Петербургской биржи особый Фондовый отдел, который крепко опекался министерством финансов. Согласно Положению об образовании Фондового отдела, утвержденному лично Николаем летом 1900 года, отдел состоял в ведении канцелярии по кредитной части Минфина. Посещать отдел могли только действительные члены отдела, «постоянные посетители», «гости» и представители министерства. При этом лично заключать сделки имели право лишь действительные члены отдела, остальные могли действовать лишь через фондовых маклеров. Общее количество членов отдела было определено в 60 человек, причем половина из них была фондовыми маклерами, которые назначались непосредственно министром финансов (маклеры обязаны были иметь русское подданство и быть не моложе 30 лет). Что же касается действительных членов, то они выбирались тайным голосованием членами совета отдела, в который входили действительный члены, состоящие в русском подданстве и утвержденные министром финансов. Первый же персональный состав Фондового отдела определил опять-таки лично Витте. Отметим сразу, графу Витте много раз поминалась эта реформа – и как образчик его бонапартизма и стремления задушить свободный рынок, и как опасное свидетельство его бесконтрольного вмешательства в дела биржи, которое словно бы подразумевало личную заинтересованность. И хоть никакого компромата в смысле личной заинтересованности его недоброжелателям так найти и не удалось, разговоры эти не утихали. Первые торги Фондовый отдел начал работать в апреле 1901 года, но его законодательство продолжало совершенствоваться вплоть до осени 1902. Одним из первых было принято правило не допускать к торговле бумаги предприятий, капиталы которых составляют менее 500 тысяч рублей. Кроме того, было определено, что представители совета Фондового отдела, которые принимают решение о включении тех или иных ценных бумаг в листинг, несут солидарную ответственность за возможные убытки, обусловленные неверностью данных, необходимых для справедливой первичной оценки бумаги. Стала тщательно вестись биржевая котировка, которая до преобразований иногда совершенно не отражала список торгующихся бумаг. Фондовый отдел взял на себя функцию составителя и издателя биржевого бюллетеня, в котором, помимо курсов русских бумаг, публиковались также данные о ценах на крупнейших мировых биржах и в финансовых центрах Европы. К 1903 году русская экономика вновь оказалась на подъеме, а значит и биржевая активность немедленно выросла. Курс государственной ренты, которая считалась важнейшим торговым индикатором, поднялся до 99,5%, а общий объем государственных бумаг, обращающихся на бирже вырос почти что до 3,6 млрд рублей. Министерство финансов было весьма довольно развивающимся оборотом: в середине 1890-х правительство достаточно много средств потратило на введение золотого рубля, причем часто это были заемные средства, взятые на европейских рынках. Так что теперь постепеный перевод этой задолженности во внутреннюю (и долгосрочную) форму облегчал финансовые обязательства кабинета. В 1903 году Витте был отставлен от поста министра финансов. Он проиграл в затянувшемся конфликте с министром внутренних дел В.К. Плеве, который полагал крайне вредными и ошибочными практически все воззрения Витте. Формально, этот проигрыш произошел на поле земельного вопроса, но тем самым было подтверждено превосходство не просто линии Плеве, а вообще приоритет сельскохозяйственной государственной политики перед промышленной. Биржа, как неотъемлемая часть последней, автоматически оказалась в определенном небрежении со стороны правительственных чиновников. И едва на Дальнем Востоке возникла напряженная ситуация, а биржу слегка залихорадило, министерство финансов под управлением В.Н. Коковцева пошло на некоторую либерализацию прежних установлений фондового рынка. События последующих лет – русско-японская война, революция 1905 года – привели биржу в нервическое состояние и на нее довольно скоро вернулся дух безудержных спекуляций. Если «понижательные игры» в отношении бумаг частных предприятий, в том числе и банков, воспринимались правительством еще относительно спокойно, то вот падение цен на основную российскую бумагу – государственную 4% ренту – все-таки взволновало Минфин. Сперва Госбанку пришлось отказаться от дополнительных процентов по ссудам, выданным под обеспечение процентных бумаг, потом была срочно возобновлена деятельность банковского страхового синдиката – фондового «Красного креста». Но и эти меры не помогали. Биржа была отдана на волю спекулятивной рыночной стихии, а втянувшиеся в игру частные банкирские дома и конторы все чаще разорялись и закрывались. Только в одном Петербурге обанкротилось более десятка контор из первой сотни. Курсы российских ценных бумаг за рубежом, особенно на Парижском рынке, начали резко снижаться. С конца мая 1906 года наибольшее падение потерпели ценные бумаги займа, размещенного в апреле. С выпускной цены в 88% номинала они понизились сначала до 75%, потом до 70, а после роспуска Думы- до 68%. В результате к 1907 году даже внутренний курс 4-процентной государственной ренты снизился до 72%. Европейские финансовые группы, выпустившие заем, стали требовать от правительства увеличения финансирования, необходимого для поддержания курса. А это означало в данной ситуации лишь новые займы и новые долги. Тем не менее, к началу первой мировой войны Россия занимала пятое место в мире по объему биржевого оборота. Так, к концу 1912 года мы уступали лишь признанным лидерам – Англии, США, Франции и Германии. Хотя, надо отметить, что если обороты этих четырех были сопоставимы между собой, то российские объемы торгов втрое уступали ближайшим к нам немецким показателям. С 1893 года, когда общая сумма гарантированных государством обязательств оценивалась в 2,272 млрд рублей, до 1912-го, когда она достигла почти 6 млрд, оборот ценных бумаг увеличился более чем на 150%. При этом в государственную статистику не входили облигации, выпущенные банками и торгово-промышленными предприятиями, которые не имели правительственной гарантии. А ведь доля негарантированных ценных бумаг неуклонно увеличивалась, вытесняя гарантированные. Помимо этого, российские коммерческие банки активно использовали бессрочное кредитование акционерных обществ под обеспечение ценными бумагами. Для этого банки открывали так называемые онкольные счета (от английского on call – до отзыва, т.е. возможность для заемщика пользоваться кредитом, взятым под ценные бумаги, постепенно выбирая всю сумму), которыми могли пользоваться предприятия в зависимости от суммы капитализации заложенных в банке бумаг. За неполные 15 лет ХХ века (с 1901 по 1913 г.) сумма остатков на таких счетах увеличилась в 4 раза (с 206,3 до 849 млн рублей). Но надо при этом понимать, что в ситуации «тихой и твердой» биржи, т.е. малого оборота торгов и низкой котировке, ценные бумаги предприятий теряли капитализацию и онкольные их кредиты становились для банкиров рискованными. В конце 1907 года – в связи ослаблением последствий русско-японской войны, затиханием революционной активности и первыми позитивными результатами земельной реформы, проведенной Столыпиным – в России постепенно стало выправляться и экономическое положение. Промышленность медленно пошла на подъем и первой отреагировала биржа – торговля стала оживать. Но все предыдущие события сделали свое дело, и теперь биржа была неотделима от спекулянтов. Вторая половина 1900-х и начало 1910-х – время, когда на русской бирже появляются эпические, одиозные персонажи, вошедшие и в историю, и в анекдоты, и в литературу. Такие личности как уроженец Бендер Игнац Манус, ставший купцом первой гильдии, банкиром и действительным статским советником, а также мышкинский крестьянин Захар Голяшкин (Жданов), владелец банкирского дома, превратившийся фактически в теневого короля петербургской биржи, послужили впоследствии одними из прототипов Остапа Бендера и Александра Корейко. Среди фондовиков становилось все больше миллионеров, причем это были их личные капиталы, а не средства их предприятий, а годовые доходы маклеров средней руки достигали 100 тысяч рублей. В начале 1910-х годов биржевая игра захватила даже людей малоимущих, поскольку казалась надежным и одновременно волшебным способом быстрого обогащения. Вдобавок такие игроки как Жданов и Манус регулярно публиковали в периодической печати популярные статьи о способах и приемах игры, «раскрывали» обывателям глаза на различные приемы жульничества и мошенничества (на те приемы, которые ими уже были отработаны и которые они уже не использовали) и всячески рекламировали возможность «стать миллионером». Уже только в 1914 году, почти накануне Первой мировой войны, новый министр финансов, опытный чиновник Госбанка Петр Львович Барк, который с крайним раздражением относился к сильно преувеличенному общественным мнением значению биржи в экономике государства, собрался было вернуться к принципам графа Витте и вновь ужесточить государственный контроль над биржевыми вольностями. Но вмешалась война и вновь, как это бывает во времена политической нестабильности биржа погрузилась в разнузданнейшее спекулирование. Официальные торги были прекращены, но спустя совсем недолгое время основные спекулянты принялись за междусобойную торговлю, и постепенно втянули в это дело и остальных биржевиков. К 1916 году «частная биржа», участники которой сперва собирались на частных квартирах, а впоследствии в различных банках, стала практически признанной альтернативой государственной. Нельзя сказать, что реформа Витте не достигла своей цели, хотя ее недолгий век завершился торжеством спекулятивной свободы рынка. Тем не менее, некоторые ее уроки были востребованы еще в начале века, когда большевики сперва допустив разгул на Петроградской черной бирже, смогли к концу 1920-х привлечь к финансовым играм многие капиталы, готовые было покинуть страну или лечь мертвым грузом в тайниках и схронах. В частности, показательна судьба знаменитого Жданова (Голяшкина), который продолжал свою игру с подпольной скупкой-продажей золота, валюты и т.п. до начала 1930-х, был арестован и вынужден передать государству часть своих активов, даже и тех, которые хранились зарубежом. Но более важным уроком является простой и наглядный пример: при достаточной честности своих чиновников, государство может извлечь пользу даже из биржевых спекуляций – если хорошо понимает экономические задачи текущего момента и знает, куда намеревается направить гипотетически неконтролируемую активность апологетов free trade любого рода.